Крымчанин, автор Крым.Реалии, украинский журналист и публицист Павел Казарин вступил в ряды ВСУ в феврале 2022 года, но не прекратил писать. За свою военную публицистику Казарин в 2025 году получил национальную премию Украины имени Т.Г. Шевченко. В разговоре с Крым.Реалии Павел рассказал, как ему удается утихомирить свою «внутреннюю обезьяну», каким видит окончание российско-украинской войны и какая судьба ждет аннексированный Россией Крым.
– Для начала хотел у вас спросить: вы когда-то думали, что ваши тексты могут принести вам высшую в Украине творческую награду – премию Шевченко. Думали ли об этом?
– Ну, наверное, в первый раз в тот момент, когда я узнал о том, что тексты номинированы. Но, честно сказать, это достаточно амбициозная история для меня. Но, в принципе, я думаю, как и для любого человека, который бы вышел в финал этой премии.
– А вот если не секрет, на что вы планируете потратить премиальные деньги?
– Не знаю. Я не думал. И на самом деле, когда ты в армии, с одной стороны, у тебя есть очень четкий список приоритетов. И, понятное дело, что в гражданской жизни у тебя вот это поле возможных желаний куда шире, нежели поле возможных трат, когда ты в вооруженных силах. С другой стороны, когда ты в вооруженных силах, вот это узкое поле твоих трат, эти траты – они регулярны. Поэтому на что-нибудь премия потратится.
– Ваш отец филолог, и он имеет медаль Пушкина за вклад в развитие русского языка. Вы теперь лауреат премии имени Шевченко. И вот, собственно, Шевченко и Пушкин по своей сути, по своему значению – это антагонисты, символы враждующих сегодня между собой культур и цивилизаций. Вот какие у вас по этому поводу есть мысли?
– Никаких. Каждый человек – дитя своей эпохи, каждый человек – дитя своих обстоятельств, каждый человек – плод своих собственных решений.
– Ну и выходит, что это такая, можно сказать, метафора и на те преобразования, которые могут происходить в украинском обществе, исходя из того, что было актуально лет 20 назад и сегодня.
– Мой отец по образованию и по своей профессиональной идентичности – это филолог, русист, доктор наук, который защищал кандидатскую по Пушкину, докторскую по Гоголю и долгие десятилетия занимался тем, что возглавлял кафедру русской и зарубежной литературы в Таврическом национальном университете. Поэтому нет ничего удивительного в том, что его профессиональная стезя была связана с исследованием русской культуры в тот момент, когда Российская Федерация еще не взялась за оружие с той степенью интенсивности, с которой она взялась в 2014 году.
Поэтому все, о чем вы говорите, – это вполне логичная история, если мы будем оглядываться назад и разглядывать историю во всей ее беспристрастной сложности.
– Павел, а поделитесь, как создавалась ваша публицистика военного времени, которая, в том числе, была оценена жюри премии Шевченко? Как вы ее писали: это было в полях, в блиндажах или, возможно, тогда, когда у вас была возможность побывать в отпуске?
С тех пор, как надел форму, я писал, в лучшем случае, может быть, полтора текста в месяц
– На самом деле, я до войны писал где-то семь-восемь текстов в месяц, когда имел возможность заниматься журналистикой в таком регулярном режиме. С тех пор, как надел форму, я писал, в лучшем случае, может быть, полтора текста в месяц, в среднем один.
И тут дело даже не в том, что в армии есть дефицит свободного времени. Он, безусловно, есть. И не только в том, что в армии есть дефицит приватности, которая нужна, когда вы собираетесь над чем-то творческим работать. Дефицит приватности, безусловно, в армии есть.
В первую очередь это было связано с тем, что чем ближе ты к каким-то стрессовым обстоятельствам, чем ближе ты, если угодно, к линии фронта, тем больше полномочий у твоей внутренней «обезьяны». Это какой-то рептильный участок мозга, который отвечает за реакцию в стрессовых обстоятельствах. Он очень круто умеет [действовать в борьбе за] выживание. Он очень круто умеет [отвечать за] какие-то базовые инстинкты.
Но при этом пускать свою внутреннюю «обезьяну» за клавиатуру нет совершенно никаких причин. Поэтому, когда в армии у меня возникало желание сесть и как-то упорядочить хаос до состояния смыслов, как-то отрефлексировать увиденное, пережитое или то, чему доводилось становиться свидетелем, ты первым делом должен удостовериться в том, что ты свою внутреннюю «обезьяну» поймал и спрятал в клетку.
Иначе в тексте будет очень много жестких, обидных интонаций, каких-то очень поспешных и агрессивных выводов. Поэтому, наверное, текстов за три года войны собралось не так уж много. А с другой стороны, тот факт, что все эти тексты в сумме получили премию, наверное, означает, что мне удалось с этой задачей справиться и не пускать свою внутреннюю «обезьяну» за клавиатуру, позволяя делать не столько эмоциональные тексты, сколько тексты, которые позволяют проникнуть вовнутрь темы, и позволяют прикоснуться к этому опыту тем людям, которые, наверное, этого опыта не имеют.
– Вот вы уже коснулись той темы, которую я хотел затронуть дальше: было ли вам трудно продолжать писать во время вашей службы? Но все-таки мы видим, что вам это удавалось, возможно, реже, чем раньше. Расскажите, почему вам было важно продолжать писать? Возможно, для себя? Или же вы видите в этом смысл и для аудитории, которая это читала?
Я попал в армию, когда мне было уже 38 лет. При этом в журналистике я с 21 года
– Ну, смотрите, тут все на самом деле очень просто. Я попал в армию, когда мне было уже 38 лет. При этом в журналистике я с 21 года, то есть, условно говоря, мой профессиональный бэкграунд на тот момент насчитывал 17 лет. 17 лет журналистского прошлого против, скажем, трех лет армейского.
Безусловно, журналистские привычки, твоя профессиональная деформация, она никуда не девается с момента обретения новой профессии. И если у тебя есть возможность делать время от времени такие недолгие, но побеги в твою прежнюю профессиональную идентичность, и это никак не мешает новой профессиональной идентичности, то почему бы нет?
– Полномасштабная война длится уже четвертый год. Расскажите, как за это время поменялся ваш взгляд на страну, на войну, когда вы смотрите на нее глазами военного, а не как гражданский человек?
– Мне кажется, что любая война, как и любое масштабное испытание такого [масштаба] на девять из девяти по девятибалльной шкале, безусловно, страну трансформирует. Какие-то вещи они открывают.
Ну, то есть, условно говоря, в феврале этого года мы обнаружили, насколько Владимир Путин не понимает Украину – страну, против которой он решил открыть полноценный фронт. И мы помним его недоумение, когда он в первые дни полномасштабного вторжения записывал обращение к украинской армии, призывая ее брать власть в свои руки, говорил о том, что, мол, «нам с вами, с украинскими военными будет куда проще договориться, нежели с этими украинскими политиками», и дальше называл украинских политиков какими-то плохими словами.
Мы каждый раз открываем в себе какие-то новые резервы выносливости, новый потенциал сопротивления
Мы видели, как Украину и украинскую армию недооценивали наши западные союзники, которые отводили от 3 до 7 дней, от 1 до 2 недель на институциональное сопротивление и предлагали украинскому президенту возможность эвакуации из Киева. Я думаю, что вообще в последние три года весь мир живет, и мы, в том числе, украинское общество – оно живет в процессе непрерывного переоткрывания своей собственной страны. Мы обнаруживаем, как много мы можем перенести, с какими масштабными вызовами мы способны справляться. То есть фактически мы каждый раз открываем в себе какие-то новые резервы выносливости, новый потенциал сопротивления. И вот это любопытно.
Фактически Украина за три года уничтожила тот танковый кулак, который создавался Советским Союзом для танкового броска к Ла-Маншу. Украина сегодня – это единственная страна, которая умеет сбивать стратегические бомбардировщики, гиперзвуковые ракеты, аэробаллистические ракеты и «выносить» загоризонтные РЛС. Украина – это единственная страна, у которой есть опыт за последние 70 лет, начиная с Корейской войны, как топить ракетный крейсер – флагман «Москва» в Черном море.
Украинское общество может похвастаться тем опытом выживания, которого нет, наверное, ни у одной страны на континенте
Я думаю, что таким опытом сегодня не может похвастаться ни одна армия мира, потому что, извините, но любой украинский мобилизованный дядя Вася, столяр из Черкасс, за месяц под Покровском видел больше войны, чем любой американский морской пехотинец за весь период своей службы в американской армии. Так и украинское общество может похвастаться тем опытом выживания, которого нет, наверное, ни у одной страны на континенте просто потому, что ни одна страна на европейском континенте за последние 70 лет не сталкивалась с таким объемом испытаний, которые приходится пережить украинскому обществу. Я думаю, что в этом смысле каждый в нашей стране, каждый в Украине способен, если он найдет время трезво оглянуться на последние три года, у него будет немало поводов для гордости как своей армией, так и своими согражданами.
– Павел, вы в одной из своих колонок написали, что сейчас у вас есть привилегия не следить пристально за новостями. Тем не менее вы также написали в Фейсбуке: «все, кто требуют от нас мира, игнорируют, что цена нашего мира будет выше цены нашей войны». Что вы вообще думаете по состоянию на сейчас про геополитическую ситуацию вокруг переговоров о мире? И как стоит эти новости интерпретировать украинцам, по вашему мнению, которые, возможно, не могут сильно повлиять на ситуацию? Ну, или наоборот, могут?
– Ну, вот вы меня процитировали. Ровно с этого и хотел бы начать. Тут важно понимать, что есть такая расхожая фраза про то, что худой мир лучше доброй ссоры. Это неправда. Цена иного мира может быть выше цены войны. Потому что капитуляция, извините, тоже является формой мира. И капитуляция совершенно не то, на что Украина планирует соглашаться.
Я, честно сказать, не убежден, что в 2025 году война закончится или встанет на паузу. Я как раз скорее полагаю, что война будет продолжаться весь 2025 год. И вопрос только в том, как на продолжение этой войны будет реагировать Вашингтон. Увеличит ли он поддержку Украины, будет ли он усиливать украинскую армию и украинскую экономику?
В Кремле же, как мы видим, сидят люди, которые косплеят Германию 30-х годов
Но понимаете, если бы в Кремле хотели остановить войну, они бы остановили войну еще в 2022-м или в 23-м, или в 24-м, или в начале 25-го года. Но в Кремле же, как мы видим, сидят люди, которые косплеят Германию 30-х годов, абсолютно убеждены, что смогут решить, добиться окончательного «решения украинского вопроса». Поэтому надеяться на какое-то их здравомыслие было бы со стороны цивилизованного мира несколько преждевременно.
– Павел, я хочу поговорить с вами о тех людях, с которыми вы служите. Вы служите, в том числе, и с людьми из Крыма, которые до полномасштабного вторжения РФ сотрудничали с нашим проектом Крым.Реалии. Говорите ли вы с ними о Крыме и вообще, вот вы замечаете, что о Крыме говорят все меньше? Как часто вы возвращаетесь к теме того, что Крым уже 11 лет под оккупацией? И какая у него может быть дальнейшая судьба?
– На самом деле в нашей роте служат не только те, кто до полномасштабной войны имел какую-то медийность. У нас где-то 15% нашей роты – это выходцы из Крыма: и украинцы, и этнические россияне, и крымские татары. Поэтому у нас в этом смысле такой довольно тесный пул земляков в одном военном подразделении.
Крым не является субъектом своего будущего и теперь. Поэтому его судьба вписана в общий контур полномасштабной войны
Крым сейчас не дает особенных поводов о себе говорить. Крым никогда не был автором своей собственной судьбы. Ни в феврале 2014 года, когда российская армия захватывала Крымский полуостров, потому что, если бы российская армия не захватывала Крымский полуостров, Крым благополучно и прекрасно жил бы себе в составе Украины, голосовал бы за украинских политиков, смотрел бы украинский футбольный чемпионат и болел бы за украинских звезд на Евровидении.
Точно так же Крым не является субъектом своего будущего и теперь. Поэтому его судьба вписана в общий контур полномасштабной войны. И в зависимости от того, какая судьба ждет Россию по итогу войны или чуть позже войны, в тот момент, когда могут начать накапливаться экономические проблемы и так далее. Вот такой будет судьба Крыма. Он не самостоятелен, поэтому он так или иначе не дарит слишком много тем для обсуждения.
У нас есть такая узкая военная оптика, мы сконцентрированы на тех делах, которыми занята наша рота, и мы в большей степени обсуждаем вот эту военную будничность, если угодно.
Роскомнадзор пытается заблокироватьдоступ к сайту Крым.Реалии. Беспрепятственно читать Крым.Реалии можно с помощью зеркального сайта: https://d14hl5o74kzg92.cloudfront.net/следите за основными новостями в Telegram, Instagram и ViberКрым.Реалии. Рекомендуем вам установить VPN.
Аннексия Крыма Россией
В феврале 2014 года вооруженные люди в форме без опознавательных знаков захватили здание Верховной Рады АРК, Совета министров АРК, а также симферопольский аэропорт, Керченскую паромную переправу, другие стратегические объекты, а также блокировали действия украинских войск. Российские власти поначалу отказывались признавать, что эти вооруженные люди являются военнослужащими российской армии. Позже президент России Владимир Путин признал, что это были российские военные.
16 марта 2014 года на территории Крыма и Севастополя прошел непризнанный большинством стран мира «референдум» о статусе полуострова, по результатам которого Россия включила Крым в свой состав. Ни Украина, ни Европейский союз, ни США не признали результаты голосования на «референдуме». Президент России Владимир Путин 18 марта объявил о «присоединении» Крыма к России.
Международные организации признали оккупацию и аннексию Крыма незаконными и осудили действия России. Страны Запада ввели экономические санкции. Россия отрицает аннексию полуострова и называет это «восстановлением исторической справедливости». Верховная Рада Украины официально объявила датой начала временной оккупации Крыма и Севастополя Россией 20 февраля 2014 года.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: